Предыдущая   На главную   Содержание   МОНОГРАФИИ, ПОСВЯЩЁННЫЕ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВУ Н.К. РЕРИХА В.Г. Науменко «ЗДЕСЬ НА КОНЦЕ РОССИИ ИСПОЛИНСКОЙ…» (Листы из книги Валентины Георгиевны Науменко «Финляндия в творческом наследии русских путешественников XVII – начала ХХ века») Москва 2010 г. ***********************************************   "Нет, от жизни не останется одна пыль, пока мы имеем возможность читать Рериха!.." В.Г. Науменко ________________________________ Существенный вклад в сохранение памятников культуры России и Финляндии 1900-1910-х гг. внёс Н. К. Рерих. Личностью и творчеством своим он доказывает, что учёный - одна из первых мифических фигур, определивших «качество» XX столетия. Поездка в Финляндию в 1907 году имела огромное значение для Рериха. Вероятно, можно говорить, что одна, две заграничные поездки 1900 и 1905 гг., поездка по России 1903-1904 гг. и создали ту основу, на которой могли возникнуть многочисленные варианты его работ на тему Севера, однако идея написания картин, этюдов, притч, рассказов на северную тему родилась гораздо раньше, в веке ХIХ-ом. Так случилось, что в своём отношении к Н.К. Рериху мы уподобляемся в какой-то степени А.Н. Бенуа, который, рассказывая о своём взгляде на путь Рериха, думал, что «полюбить художника можно, лишь поняв его, а понять его трудно, если не пройдёшь через различные к нему отношения, раз не проверишь его всесторонне по тем откликам, которые он вызывает, раз из того материала переживаний, который он даёт, не сделаешь своего выбора»*). О том же фактически писал и И. Э. Грабарь: «Рерих был для всех нас загадкой, и я должен признаться, что до сих пор не могу с уверенностью сказать, из каких действительных, а не только предполагаемых и приписанных ему черт соткан его реальный сложный человеческий и художнический облик... Рерих вообще фигура особенная»**). В очерке М.А. Кузмина говорится о нём как о «явлении единственном в русском искусстве». И. Левитан считал его «не имеющим себе подобных». В 1900-м году Рерих становится известным, заявив о себе как археолог, художник, художественный критик, поэт, лектор, педагог, путешественник, общественный деятель. Финляндия, которая его так интересует в конце XIX - начале XX века, стала частью русской науки и культуры, благодаря и ему. А сколько было в Русской земле путешественников, которые не напечатали своих трудов! Не успели или не смогли. Если принять написанное нами за журнал пройденного Россией и Финляндией пути, то в этом путевом журнале мы останавливались перед отдельными событиями, явлениями, встреченными на жизненной дороге русскими путешественниками в Финляндии. Сейчас, в конце пути, свет падает на молодого Рериха. Ещё в 1974 году в журнале «Север» к 100-летию со дня рождения великого художника была опубликована статья В. Бондаренко и Е. Бондаренко, авторы которой стремились привлечь внимание к карельскому периоду его жизни. Именно эти учёные выделили «большую искусствоведческую работу» Николая Константиновича Рериха «Древнейшие финские храмы», назвав причины интереса к ней и верную дату её появления в печати, но чётко не обозначив источник важной во всех отношениях цитаты: «В своих статьях, посвящённых Северу, Рерих ратует не только за сохранение старины ради неё самой, но и за своего современника, который, благодаря этой старине, может понять историю своего народа, а в конечном итоге - самого себя»***). Нам представляется, мы знаем, почему так произошло. В. Бондаренко и Е. Бондаренко видели в ОР ГТГ рукопись «Древнейших финских храмов» без даты и со странным карандашным «автографом» «Н. Рёрих» и знали, что Рерих назвал эту работу «моей заметкой». Здесь отметим, что в Библиографическом указателе «Николай Константинович Рерих», выпущенном в свет Международным Центром Рерихов в 1999 г., в разделе «Произведения Н.К. Рериха» статей 1908 г. её нет. «Древнейшие финские храмы» попали только в Алфавитный указатель произведений Н.К. Рериха, который имеется «Во вспомогательных указаниях». Однако, во-первых, «заметку» Рериха составители БУ отнесли не к 1908-му, а к 1907-му году, во-вторых, обозначена она внутри первой книги так и не состоявшегося Собрания его сочинений (Москва, 1914) и в книге из серии «Забытых книг» - «Глаз добрый» (М., 1991), которая воспроизводит сытинское издание 1914 г. Упоминаний об издании её в «Петербургском Рериховском Сборнике» 1999 г. (Самара) нет. Таким образом, литературное наследие Рериха Н.К. [в сфере статей] указано не полностью и не отвечает требованию научной точности. Возможно, составители БУ не имели в виду сделать его исчерпывающим. С 1954 г. в ОР ГТГ хранится рукопись «Древнейшие финские храмы», которую читали некоторые исследователи. Впервые сочинение Рериха появилось в журнале «Старые годы» в 1908 г., в февральском номере. Введение в науку такой «большой искусствоведческой работы» даёт новую ценную информацию о Рерихе и об истории науки и культуры Финляндии и России. Нет ни одного специального труда, посвящённого «Древнейшим финским храмам» объёмом в 26 рукописных листов. В книгах своих о северном лике Рериха касается их Елена Григорьевна Сойни и, как уже отмечалось, авторы статьи «Н.К. Рерих в Карелии». Однако первыми обратили на неё внимание современники Рериха. Но это странное внимание. Анализа проделанной им работы нет ни у кого: ни у Макаренко («хорошего человека»), ни у других членов какого бы то ни было учёного общества или журнала Российской Империи, включая Петра Петровича Вейнера, Николая Николаевича Врангеля, а ведь Рерих с 1906 г. занимал престижную должность Директора Школы Общества Поощрения Художеств и был известен всем. Вероятнее всего, первым обратил на неё внимание известный русский учёный и художник Н.Е. Макаренко, если не считать редакторов ежемесячника для любителей старины и искусства, о котором в художественном отделе «Хроники» «Слова» говорилось, что его цель - «давать наивозможно полные исследования по вопросам искусства прошлого времени, хронику текущей художественной жизни и руководящие статьи по библиографии»****). В разделе «Доклады по вопросам искусства в русских учёных обществах» в СГ сказано буквально следующее: «Заседание Об-ва Архитекторов-Художников 24 января. Н.К. Рерих сделал интересное сообщение, с предметом которого наши читатели знакомы по настоящему номеру: «Древнейшие финские церкви», в виду этого не пересказываем его содержание. При чтении были показаны снимки с росписи в Лохья и Хаттула и гравюры с росписей в Ноусиайнен - теперь закрытые штукатуркой. Последние изображения, как близкие древнейшим изображениям на скалах и напоминающие Байонский ковёр (были показаны изображения деталей с него), составили главное значение сообщения. Собрание, в виду важности художественного и исторического значения этих замечательных фресок, постановило обратиться в финляндское Об-во архитекторов и в финляндскую Археологическую комиссию со следующим ходатайством пред этими учреждениями: не найдут ли они возможным возбудить вопрос о необходимости снятия штукатурки, наложенной на фрески, и открытия столь интересного памятника для всего учёного и художественного мира. Четыре из интересующих нас фресок воспроизводятся здесь по единственным гравюрам, приложенным к книжке Нервандера (см. статью Рериха), + сноска на рус. и фр. языке»*****). Укажем на два несоответствия. В рукописи на л. 1 нет сноски на французском языке, как нет и цифровых обозначений двух веков, появившихся в подзаголовке опубликованного текста. Более того. Благодаря уникальному исследователю жизни и творчества Н.К. Рериха, члену Координационного совета Детской лиги культуры им. Н.К. Рериха Тамаре Васильевне Ларкиной, мы познакомились с делом № 524 из Фонда 44 Н.К. Рериха (ОР ГТГ), в котором находятся четыре страницы из «печатной статьи» «Древнейшие финские храмы» с поправками автора. На стр. 75 СГ им вычеркнут и подзаголовок «N. Roehrich. Les anciennes eglises de Finlandc. 12-13 ss», и сноска «Иллюстрации к настоящей статье воспроизводят части стенописи храма в Lohja./Les illustrations de cet article reproduisent la peinture murale de l"eglise a Lohja (Finlande)»******). Что же касается самого отчёта об «интересном сообщении» Н.К. Рериха на заседании учёного об-ва 24.01.1908 г., обращает на себя внимание то, что Макаренко назвал работу Рериха по-другому: не «храмы», а «церкви» и что внимание его сосредоточено лишь на «технической части» доклада Рериха: на показе снимков и гравюр, а именно: с росписей в Ноусиайнен и на определении главного значения сообщения. Оно в самом деле главное для членов Собрания, которое заслушало доклад Рериха! Так и должно было быть. Вероятно, ради этого и звучало сообщение Рериха: надо было, чтобы авторитетное Собрание услышало и приняло решение, которое было в его власти и компетенции. По сути, о содержании работы, которая в скобках названа «статьёй», у Н.Е. Макаренко не говорится. Зато определён жанр работы: «Древнейшие финские церкви» есть «статья». С тех пор именно так стремятся обозначить этот труд практически все исследователи. Чтобы не возвращаться к затронутому вопросу, здесь же представим «реферат» Ответа Финляндской Археологической комиссии Н.Е. Макаренко в том же разделе СГ за февраль 1908 г.: «Заседание Об-ва Архитекторов-Художников, 3-го апреля, было посвящено, главным образом, обсуждению ответа Финляндской Археологической комиссии, по поводу возбуждённого Н.К. Рерихом вопроса, об открытии из-под штукатурки древних фресок в церкви прихода Nousiainen Абоской губ. Этот ответ настолько странный, что Об-во постановило повторить свой запрос. Между прочим, в ответе финляндских охранителей говорится, что открываемые из-под штукатурки фрески «сохранять в зданиях, служащих местом богослужения, оказывалось невозможным, так как прихожане требуют в своих церквах опрятной внешности». Вот удивительное заявление - неужели древняя фреска «неопрятна»?» Далее сообщается, что роль комиссии сводится к праву «копировать фрески, а затем приходы могут поступать с ними по своему благоусмотрению». Относительно фресок прихода Nousiainen комиссия сообщает, что они закрыты штукатуркой с разрешения комиссии «по совету магистра Нервандера, так как они по своему грубому и первобытному свойству неуместны в современной церкви». После сказанного следует «комментарий»: «Так берегут финляндцы памятники искусства. Нечего сказать, хорошо учреждение, которое считает древнюю церковную роспись не соответствующей требованиям «внешней опрятности», учреждение, которое спокойно предоставляет приходам поступать с художественной стариной «по своему благоусмотрению»! Хороши учёные-археологи, допустившие закрытие удивительных фресок в Nousiainen (неуместных по грубости!!!), хорош и магистр, давший столь варварский совет»********). В сущности, это отчёт о заседании в духе многочисленных откликов последних двух десятилетий Российской империи на известия из Великого княжества Финляндского. С откликом учёного сообщества художественной направленности мы не встречались нигде, хотя искали такой встречи, кажется, везде. Цитированные строки интересны ещё и этим. Итак, сведения о статье, мягко говоря, не подробны, а по-другому говоря, их нет. Сведений о рукописи нет и быть не может: Макаренко не редактор СГ. Вместо отличного знатока истории библиографии В.А. Верещагина им стал с 1908 г. крупный коллекционер, библиофил, историк культуры, создатель Музея Санкт-Петербурга П.П. Вейнер, который через 10 лет после основания богато иллюстрированного журнала, издаваемого при Кружке любителей русских изящных изданий, получит Пушкинскую премию. Вообще этой работе Н.К. Рериха не везёт: в заграничном (пакистанском) издании 1936 г., имеющемся в РГАЛИ, она числится за ... 1909 г. под названием «Finish Temples» (издатель Kevalram Dayaram). * Этот перечень искажений придётся продолжить. Изучение рукописи в ОР ГТГ показывает, как она неопрятна: во-первых, в ней множество исправлений карандашом (редактора?) и тушью (автора?), во-вторых, что касается её состава, в ней обрезан лист 15-й и есть вставки на других листах, написанные другим почерком (как предполагают, почерком Рериха, исходя из того, что он имел 15 почерков). И подпись Рериха тушью в конце «заметки» почему-то отсутствует, есть в конце, как уже говорилось, крупными буквами выведенное карандашом! - «Н. РЁРИХ» (без текстолога здесь не обойтись). Одним словом, впечатление такое, что перед нами дважды или даже более чем дважды, исправленная рукопись, а может быть не одна рукопись. Вопрос, который возник сразу же после первого знакомства с рукописью в Третьяковской Галерее, остаётся для нас не выясненным до конца: чьё это литературное творчество сама «заметка» в целом? Кто редактировал её? На первом листе в левом углу есть запись, сделанная красивым почерком: «В печать. Не спешно». Кто вносил исправления тушью? Почему нигде у редакции мы не обнаруживаем мнения о напечатанных «Древнейших финских храмах» одного из «двух больших художников России», по выражению Сергея Маковского, и, наверное, не последнего историка искусств? И почему всё-таки никто не откликнулся на содержание работы Рериха в российских журналах, включая киевский журнал «В мире искусств»? Похоже, ничего о «Древнейших финских храмах» нет и во французском «Декоративном искусстве». К сожалению, не знаем, были ли отклики в финской печати и в пражских журналах и газетах, в которых печатался Рерих. Информацию о них почерпнули из письма самого Рериха от 9.12.1907 Степану Петровичу Крачковскому, коллекционеру-любителю из Житомира, преданным другом которого называл себя Рерих: «... Из посвящённых мне номеров укажу: Gazette des Beaux - Arts декабрь с.г. Затем статьи в АА et Decoration - декабрь с.г. и Art Decoratif, Studio Art et les Articles, Les Arts и др. Из прежних были статьи в Dilo, в Volne Smery, в АА Decoratif (1905), в Moderny Revue (Прага) и др....» 468 По следам сказанного заметим, что неясность в редакторской работе вредит достоинству учёного труда Рериха. Очевидно, что работа Рериха с очень серьёзным содержанием. В ней художником поставлены важнейшие вопросы современности, связанные с освоением Севера, о котором в России с 1840-х годов писали много, подробно и в разных аспектах учёные, поэты, прозаики, публицисты, просто туристы... «Уход в историю», обращение к старине были для многих своеобразной формой протеста против того, что окружало их в действительности. Поездка в Финляндию, обращение к теме Севера позволяли отрешиться от времени, которое И.Э. Грабарь в письме к А.Н. Бенуа от 21.01.1907 г. назвал «наше хамское время», а работу - «чёртовой работой». Ранее, в 1897 году, видный деятель русской и зарубежной культуры А. Анисимов писал A.M. Васнецову в Москву: «Становится всё меньше и меньше людей, готовых от всей души помочь и откликнуться на чужой призыв. Скептицизм одолевает нас - да это и понятно». Итак, в пору повального скептицизма Финляндия привлекает Рериха более всего остального. Почему? Очевидно, в её культуре Николай Константинович находит поддержку своим собственным исканиям и надеждам. Была, вероятно, ещё причина: просьба Грабаря. Игорь Грабарь отважился, наконец, на «Историю искусства», понимаемую широко как «историю культуры», и решился обратиться к Рериху. В письме к А. Бенуа от 3.02.1907 г. он сообщал, что дал Рериху «подробную схему, и даже не схему, а содержание чуть ли не каждой страницы», которая ему нужна была в первом полутоме... Среди всего Церкви (Киев, Новгород, Псков, Суздаль, Владимир, Переяславль и т.д.) (обратим внимание на это «и т. д.», равно как и на «церкви»)... Он знает неплохо это время... Думаю, что лучше Рериха едва ли кто-нибудь разберётся в норманских влияниях и в разных переходных формах». «Русский» Рерих - одна из самых сложных фигур в культуре России XX века. Чтобы писать о храмах Финляндии, нужно было увидеть их собственными глазами, ощутить красоту финляндской природы, простоту искусства, неразрывно связанного с природой. Рерих был захвачен своими впечатлениями от Финляндии. Этим настроением проникнуты его письма. В письме брату, Борису Константиновичу Рериху в Петербург от 25.07.1908 (так в деле, хранящемся в ОР ГТГ), безусловно, эго-документе, в день поездки в Гельсингфорс и Або он предлагает поехать вместе в Кексгольм, Коневец, Валаам, Сердоболь: «Тебе непременно надо приехать к нам. Какая разнообразная природа». О впечатлении от природы и древности рассказано и в его литературных сочинениях 1901 года: «Возьмите суровую Финляндию с её тихими озерами, с её гранитами, молчаливыми соснами. Возьмёте ли Кивач и бодрый северный край! Возьмёте ли поэтичную Литву или недавние твердыни замков балтийских - сколько везде своеобразного». Ошибочно ли думать, что первым, а может быть, и последним русским учёным, написавшим о древнейших финских храмах, был Рерих, мы наверняка не знаем, однако предполагаем, что «открытие» их для русской культуры не процесс, но мгновение из «новых веяний» 1880-1900 гг. Интересно то, что об исследованиях храмов в западной Финляндии заговорили именно в России. Из работ финляндских учёных мы в Москве держали в руках одну из книг Э. Нервандера «Lojo Кугка» (1896), однако на наш вопрос она не отвечает. Хочется думать, специалисты, занимающиеся творчеством Рериха, ещё обратятся к этой теме и дадут более полное и тщательное её исследование. Данный фрагмент главы нашей «финляндской» книги только попытка вернуться к тому, что совершенно недостаточно освещено в научной литературе, но, безусловно, заслуживает внимания не только искусствоведов, но историков, культурологов, литературоведов и других учёных. Тема храмов родная Рериху. Справедливости ради следует сказать, что сам Рерих критически отнёсся к своей «заметке». И из «группы храмов» «на великом северном перепутьи - в Финляндии» начали вырисовываться отдельные: в Лохье, Хаттуле, Ноусиайнен. Рерих-путешественник стал одновременно участником их жизни и наблюдателем. Его долг - дать исчерпывающий отчёт об увиденном. Он не оставляет читателя в покое. Возникла панорама, о которой можно сказать: «Где такую ещё увидишь!» Как будто храмы в Лохья, Хаттула, Ноусиайнен и других названных просвещённым автором местах тянулись друг к другу и имели каждый свои приключения. Обращаясь к его работе о древнейших храмах, словно входишь в какой-то финский музей. Перефразируя Людвига Гевези, венского художественною критика, писавшего о Первой выставке русских художников в "Sczession"[e]» («Сецессионе»), Рерих возродил и оснастил вынырнувший из седой древности корабль. Археология, предание, фрески, - всё материал для этого новейшего романтика. И он пытливо вглядывается в прошлое. Как верно назвали его знаменитые современники - «мечтателем о прошлом» (С.К. Маковский) и «провидцем прошлого» (А.А. Ростиславов)! Рериху мало было оглянуться на древнюю Русь. Ему нужна древняя Финляндия. Есть что-то в высшей степени притягательное и интересное в его фантастических и вместе с тем основанных на реальном изучении экскурсиях к её храмам и людям, создавшим их и расписавших их. Определённо, в 1907 году Рерих совершал художественную поездку по Финляндии, и она была необходима ему и важна. Потому он выступил с докладом в Обществе Архитекторов-Художников, возможно, с лекцией - в Обществе Поощрения Художеств, написал «заметку» в СГ. Представляется, что, называя так свою работу, Рерих имел в виду первое значение слова «заметка», а именно: знак, сделанный на листах бумаги. И потому всё-таки «храм», а не «церковь». Здесь мир видим глазами Рериха через призму его судьбы. Как и Многие европейцы на рубеже веков, он размышлял о своей судьбе и при этом обращался к древнейшим финским храмам с их живописью. Тогда, а не в 1910 году, он уже был другим Рерихом, с «сердцем, открытым не только для одних славян» (С. Эрнст). Об увиденном в Финляндии, памятном рассказывает, может быть, через полгода, что называется, на ходу, но впечатление такое, что он одновременно испытывает чувства, общаясь с финской стариной и историей, и фиксирует их в слове с тем, чтобы подать знак. Какой и кому? И зачем? Его рассуждения об искусстве, творчестве, призвании, таланте, ответственности выдают заинтересованное отношение к миру и людям искусства. В отличие от Нервандера, автора «заметки» интересует не архитектура древнейших церквей Финляндии: «Не будем искать «небывалости» в простых строениях храмов, в их высоких фасадах, украшенных символическими крестами; в длинных окнах и низких дверках, теперь почти везде расширенных. Откровения в них не найдём». (Вспомним, что совершивший паломничество по древнерусским городам, Рерих полюбил новгородский кубический тип храма). «И всё-таки - продолжает он, - группа финских храмов со стенописью стоит в ряду чрезвычайно интересных явлений северного края. Ведь то же самое о заносных влияниях всегда нужно говорить и в отношении русских церквей». Вот оно: стенопись старейших храмов Финляндии наглядно выражает былую жизнь её - «на великом северном перепутьи», прошлые исторические эпохи, такие разные, такие неспокойные для всех: и для финнов, и для соседей со стороны востока и со стороны запада и совершенно невозможные без «заносных влияний». В старейших каменных храмах Рерих находит подтверждение знаниям, добытым за тридцать лет в семье со скандинавско-русскими корнями, в гимназии, в Университете, в Академии Художеств, в Императорской Публичной библиотеке, где под покровительством Стасова изучал древние летописи, апокрифы, грамоты, во время поездок по Руси и по Центральной и Западной Европе. В этом своеобразном финском музее-корабле Рерих, безусловно, находит опору для полёта фантазии. Разве не он в 1905 году в острых воспоминаниях своих «Обеднели мы» написал: «Может быть, ещё никогда русская мысль не удалялась так от искусства, как сейчас. Но тем приятнее в эти дни мечтать об искусстве. Приятно сознавать, что, может быть, хотя бы путём временного удаления, мы ближе подойдём к нему, к его жизненной сущности. Может быть... И глаза наши, полузакрытые, откроются на многое вечное». Разве в 1908 году не он сказал о заветном - «о декоративности, как единственном пути и начале настоящего искусства. Таким образом опять очищается мысль о назначении искусства - украшать» («Радость искусству»). Это же «русский Рерих», а не «нью-йоркский», не «гималайский» и никакой другой ровно 100 лет назад произнёс: «Украшать жизнь так, чтобы художник и зритель, мастер и пользующийся объединялись экстазом творчества и хоть на мгновение ликовали чистейшею радостью искусства». Ещё только в 1912 году напишет Рерих свой «Поцелуй Земле», а нам кажется, равное понимание искусства выражено в статье «Радость искусству». Кто тогда переживал трепетно-восторженное состояние, верил в экстаз?! Всех бесконечно волновало - «откуда придёт радость будущего искусства?» Рерих выразил убеждённость: «Радость искусства - о ней мы забыли - идёт. В последних исканиях мы чувствуем шаги этой радости... Драгоценно то, что культурная часть общества именно теперь особенно настойчиво стремится узнавать прошлое искусства. И, погружаясь в лучшие родники творчества, общество вновь поймёт всё великое значение слова «украшать». В огне желаний радости - залог будущих ярких достижений». В пору, когда почти разучились радоваться искусству, судьба обращала всех, как думал Рерих, к началам искусства, туда, «где сумрак прошлого озаряется сверканьем истинных украшений». Призывая читателя не слишком заноситься в мечтах, он говорит о том, что должно сделать: «посмотреть, когда именно бывала радость искусства и на наших землях». Он считает «нужными» «эти старые вехи» и «впечатление в искусстве» и, как человек, желающий преодолеть вечную дисгармонию бытия, предлагает «без боязни преемственности строго сохранить принцип, что красивое, замечательное, благородное всегда таким и останется, несмотря ни на что» («Радость искусству»). Если поверить Рериху, что счастливое прошлое есть у всякой страны и у всякого места, и радость искусства была суждена всем, и «с любой точки земли человек мог к красоте прикасаться», поспешим на ту «историческую станцию», которая обозначена в названии «заметки», и посмотрим, насколько написанное и сообщённое им близко нашей душе и насколько мы близки древним каменным храмам западной Финляндии и не только. В последние дни лета 2007 года автор этих строк отправился в Финляндию, чтобы отыскать храмы с их пронзительно-яркими рисунками в Лохья и других указанных Рерихом местах, а также поплыл в Швецию, чтобы «по дороге увидеть «обширные каменные католические храмы в зарослях шхер», ведь не показались они «странными» Рериху сто лет назад и он наверняка знал, что встреча с «прекрасной северной сказкой» вероятна «в горах бесконечных, в озёрах неожиданных, в валунах мохнатых, в порогах каменистых». Здесь скажем, что мы увидели неожиданно, как почти всё в Финляндии, поворот на Лохья и … не смогли осуществить свою мечту добраться до знаменитого храма и посмотреть на древние росписи внутри него: в том русском путешествии в Финляндию-Швецию-Финляндию мы просто не были предоставленными самим себе. Итак, думая о старине, не смогли по рекомендации автора «Радости искусству» Н. Рериха «церковь и дом северного края взять не из чертежа профессора, а из натуры». Любовь к Северу, его истории и искусству сказалась в «Древнейших финских храмах» прежде всего на близости Рериха к «скандинавскому вопросу», который он назвал в своей «заметке» «одним из самых красивых среди задач историко-художественных». «По глубине сравниться с ним, - считал он, - может только вопрос о восточных движениях» (К слову, читая рериховских «Японцев», узнаёшь о соотношении древности и старины в его понимании: «Не обращаясь даже к древности, - лишь в пределах средних веков - и Восток и Запад охватывает полоса высокого проникновения действ...»). По его мнению, памятники скандинавов «полны глубоким благородством». Как бы важно для нас ни было изучение севера, «но варяжский вопрос всё ещё числится в будущих задачах, - писал он. - Медленно, как ручной заступ, археология раскапывает пёструю груду измышлений и фактов. Пока дело всё ещё только (в рукописи слово отсутствует - В.Г.Н.) усложняется. О подробностях начала текущего тысячелетия иногда можно говорить только с точностью до двух веков! Достаточно!» Здесь же подчеркнув, что значение древнейших финских храмов деталь общего вопроса, он обещает через «уяснение этой детали» «очень интересные выводы...». Попутно заметим, что в конце века он написал книгу «Художественная техника в применении к археологии», в 1909 году Рерих за выдающиеся заслуги по археологии и истории живописи будет избран единогласно в число действительных членов Общества Antiquar’res Франции по предложению Хранителя Луврского Музея – редкий факт в старейшем историческом обществе Франции. В том же году Рерих станет действительным членом Академии Художеств. Будучи уверенным, что для русских территорий роль скандинавов «особенно значительна», автор «Древнейших финских храмов» посчитал нужным «условиться в одном: в очень раннем движении скандинавов на восток, гораздо более значительном, нежели обратное движение Новгородцев». И вот здесь-то и возникает серьёзное разногласие «статьи» в СГ с рукописью в ГТГ. В «статье» сказано: «Надо признать оседлость скандинавов в западном углу Финляндии в X веке. Следуя за фактами, не покажутся странными обширные каменные католические храмы в зарослях шкер уже в XII и XIII веках». В рукописи на Л. 3 изначально, до исправления, можно прочитать о признании полной оседлости скандинавов в Западном углу Финляндии «к Х веку» и об отнесении католических храмов в зарослях шкер ХI веку. Рерих в следующем абзаце своего труда занят тем, что «быстро» намечает шаги скандинавов к востоку, подтверждая таким образом концепцию о том, что «колонизация эта должна восходить к очень ранним векам». Культура Кёнигсбергских и Курляндских бронзовых и серебряных древностей - богатых и многочисленных; культура Гнёздовская и даже Люцинская (курсив наш - B.Г.Н. - в «Сигнальном экземпляре Собр. соч. Рериха 1913 г.» при правке вычеркнуто автором); находки Черниговские, Киевские и, понятно (курсив наш - В.Г.Н. при правке зачёркнуто автором), Волховские, Мстинские, Верхнего Поволжья и в более поздних и в ранних проявлениях - всё говорит нам не о проходной культуре севера, а о полной её оседлости»485 (при авторской правке вычеркнуто, но в «Сигнальном экземпляре Собр. Соч. 1914 г.» восстановлено). И далее он не исключает возможности «отодвинуть северные шаги даже и за X век» . «Если о России можно говорить так, то очень понятно, что ближайшая к Скандинавии страна, полная мелкими несильными племенами - Финляндия к X веку была уже насыщена влияниями непокойных искателей-викингов. Допуская, что Ладожане уже в X веке могли получать дань с тавастов, нужно сознаться, что следы позднейших русских движений остались в Финляндии очень скромные. Несколько могильников, несколько крестов Новгородского типа. Не больше чем находок куфических монет! Зато могильники, приморские и островные, говорят о нахождении скандинавов особенно в западной Финляндии». От этих мыслей недалеко и до сострадания: «Жалко кривичей! Жалко всего того, что мы полюбили приписывать милым сердцу ближайшим славянам. Их значение колеблется. Финские данные сокращают круг действия северных славянских племён» (в рукописи нескольких славянских племён). И далее следует сноска на заключения незнакомых друг другу исследователей, идущих «по одной северной тропе»: А. Спицына, о котором из переписки братьев Васнецовых в 1890 году (ОР ГТГ) нам известно, что «он полюбил Археологию и готовит сочинение на учёную степень о старинных церквях», и Ад. Неовиуса, опиравшегося на данные стокгольмских архивов. В свете их заключений сообщения Нестора о приглашении иноземцев самими славянами выглядят «пресловутыми», не остроумными. «Почтенно», по мнению Рериха, желание учёных «объяснить дело возможно проще, практичнее», а именно: «Странная для славян формула приглашения становится вполне типичною со стороны колонистов-пришельцев [скандинавов, уже мирно осевших и., берегам Волхова и Днепра], зовущих ближайшего своего Freiherr"a в «свою» землю, где они осели, зовущих для порядка, для защиты торгового пути». Попутно автор просит читателя «вспомнить» красоты «северного озёрного края», чтобы убедиться в заманчивости его для «смелых людей» - всё тех же «колонистов-скандинавов». Аксиоматично звучит точка зрения о нужности «всяких показателей скандинавского движения на восток». «Все данные складывают вполне определённое представление о старинном господстве скандинавов в Западной Финляндии, - пишет Рерих. - Все данные этого движения значительны, повторяю, тем более что недавно ещё было стремление, хотя бы вопреки фактам, выдвинуть только Новгородские влияния среди финнов». Мы воспринимаем рериховское «недавно» как близкое по времени стремление; к сожалению, ни в «печатной статье», существующей более чем в пяти версиях (курсив наш - В.Г.Н.), ни в рукописи «Древнейшие финские храмы» не обнаруживаются имена тех учёных, кто выдвигал «только Новгородские влияния среди финнов». Но обширное комплексное исследование, проведённое нами в рамках научного проекта РГНФ, помогает сохранить и сравнить мнения многих русских учёных разных эпох о «варяжском вопросе». Обратимся к двум из них. В эпоху Николая I мнения по данному вопросу в России разделились в связи с появлением «юной исторической школы», «которая, отвергая древность и достоинство летописи Несторовой, предлагает на замену её свои гадания... и которая, посредством своих соображений, отыскивает первых основателей Новагорода и Ладоги не ранее 12 века.. .» П.Г. Бутков, М.Н. Макаров, Вл. Михайлов, Н. Бушмакин, Н. Масальский, считавший, что Карамзин трудом целой своей Жизни проложил дорогу всем нашим будущим историкам, и конце 1820-х - середине 1830-х годов писали в «Москвитянине», «Сыне Отечества», «Библиотеке для чтения» и других журналах, что глубокая древность покрыта неизвестностью (нет ясных документов), и самая неизвестность говорит в пользу древности. Чёткое восприятие прошлого присутствует в статье академика Петра Григорьевича Буткова, о котором в переписке Грота с Плетнёвым сказано следующее: Грот Плетнёву из Гельсингфорса 5.07.1851 г,1 «Теперь наехало сюда много русских из разных стран. Из них мы знакомы с семейством Буткова (сенатора)... С Бутковым я познакомился по поводу желания его получать книги из университетской библиотеки. Как ты понимаешь этого старика, с которым конечно ты знаком по академии? Он давно жил здесь несколько лет, служа при Закревском. Финляндцы считают его претонким человеком (разр. наша - В.Г.Н.)». Плетнёв Гроту со Спасской мызы 18.08.1851-го писал о том, что на месте председательствующего во 2-ом отделении академии по праву видит Буткова. В статье «О Руси и Рюссланде» П.Г. Бутков утверждал: «С 1154-1157 года Шведы поставили твёрдую ногу в Суомене, или в Феннии; и, несмотря на то, что колонии их в Або и в поморской части Хямена, названной ими Нюландом (Nyland), подвергались опустошениям Новгородцев и их Карелов в 1178, 1186, 1191, 1221, 1245, 1256, 1274, 1290 и 1292 году; они успели, мало помалу, основать поселения свои в Остерботнии (1249-1290 г.), а в 1293 году они вступили с знатными силами в Холмгард, или в островскую страну Водской, воднистой Пятины Новгородской, простиравшейся от Волхова до Кюмени, и отхватили часть Карелии, составившую в их владениях Выборгский Лен». Во второй половине XIX столетия Я.К. Грот в «Записке путешествия в Швецию и Норвегию летом 1873 г.» подчеркнул, бросив беглый взгляд на языки Скандинавского севера: «У нас в России, к сожалению, ещё мало интересуются ею (древней исландской литературой), несмотря на исконную связь народов, живших по обе стороны Балтийского моря, связь ещё не довольно исследованную, но любопытным памятников которой остаётся неоспоримый факт, что на языках финнов, первобытных поселенцев севера, до сих пор Швеция называется Русью (Ruotsi), а Россия - землёю Вендов», т.е. бывших прибалтийских славян (Wanajanmaa)». Если наши предположения верны, то изучение как «русского» Рериха, его культурного значения, так и «скандинавского вопроса» далeко не закончено. В своих изысканиях исследователи могут опираться на позицию самого Рериха, выраженную в его «Письменах»: «Зорко мы будем смотреть. Остро слушать мы будем» («Время»). Так писал человек, о котором в новейшем издании «Культурология. Энциклопедия» говорится, что он много читал, увлекался историей, особенно древней Русью и варяжским влиянием на неё, серьёзно изучал древние рукописи. Он вернётся к Финляндии в 1930-е годы. А пока читаем в «моей заметке»: «без больших последствий, кроме отдельных местечек Корелии, остались начинания братии с Валаама и Коневца»; «нет ничего удивительного, что к XIII веку (в рукописи на Л. 8 «к XI веку») ещё до известных походов на Корелию Торкеля Кнудсона на западном побережьи уже появились каменные храмы». Именно Рериху, считавшему, что к X веку Финляндия была уже под влиянием «искателей-викингов» и что обширные западно-финляндские храмы появились к XI веку, открылось неприукрашенное лицо старины. Именно он утверждал в Отчёте о деятельности Императорского Общества Поощрения Художников за 1903 год: «Наступило время говорить о хорошем, художественном отношении к памятникам»496. Итак, хорошее отношение к старине, в том числе древнейшим финским храмам с их рисунками - это художественное отношение. В «заметке» Рериха чувствуется художник. Композиция уравновешенная, разделение работы на планы ясное, количество подробностей не утомляет и, судя по правкам на первых четырёх страницах «печатной статьи», находящейся в ОР ГТГ, учтена даже степень желтизны бумаги издания. А в том, что «группа финских храмов со стенописью стоит в ряду чрезвычайно интересных явлений северного края», у автора нет никаких сомнений. «Ведь то же самое о заносных влияниях всегда нужно говорить и в отношении русских церквей», - повторим ещё раз вслед за Рерихом. «Бояться ли нам сравнений с Афоном, Кавказом, Византией, с примитивами Италии? - пишет он. - Конечно, нет! Местное влияние, индивидуальное понимание источников везде сказалось (в рукописи оказалось). И в ранних стенописях Новгорода, Пскова и Ст. Ладоги - в перетолковываниях Византии; в Москве и Ярославле, где запоздало в далёкой дымке прошли Италианские примитивы. И узнавая происхождение стенописей - невозможно представить, чтобы от исследования их поколебалось значение, а главное - обаяние наших памятников. Если будет доказано, что храмы во Владимире и на Нерли строились не русскими, а Аланскими руками, разве от этого они станут менее интересными?» (разр. наша - В.Г.Н.). Рерих связывает этот вопрос с вопросом о преемственности, которая «была всегда и везде. То, что красиво, интересно, курьёзно, то остается таким же, несмотря ни на что». Отметим, что при переиздании «Древнейших финских храмов» в 1914 году исчезнет каверзный вопрос автора «Если будет доказано, что храмы во Владимире и на Нерли строились не русскими, а Аланскими руками, разве от этого они станут менее интересными?» Не найдём мы его и в «Глазе добром» 1913 г. Однако вновь появится он в «заметке», переизданной в последний раз в «Петербургском Рериховском Сборнике», посвящённом 125-летию со дня рождения Н.К. Рериха. «Древнейшие финские храмы» в этом Сборнике сопровождаются примечаниями, среди которых обращаем внимание на № 29 «Текст дан с учётом немногочисленных изменений, сделанных во 2-ом изд. статьи: Рерих Н.К., 1914. С. 154-167. Недатированный автограф статьи (26 л.) хранится в архиве автора: ОР ГТГ, ф. 44, № 68». «Немногочисленных изменений» действительно не очень много ... по сравнению с другим изданием - в «Забытой книге»: тут их несколько десятков; что же касается «статьи» в СГ за 1908 год, их там по сравнению с рукописью - 114, если не более). Здесь же скажем, что Рерих, вычеркнувший во время правок «печатной статьи» сноску, в которой говорилось об «иллюстрациях к настоящей статье», воспринимал воспроизведение частей и стенописи храма в Лохье не как иллюстрации к своему тексту. То же касается и сноски на Л. 1 рукописи, где речь идёт о фотографических снимках, сделанных для редакции СГ, о штриховых рисунках из 2-ой книги Г. Нервандера. Его интересовало не иллюстрирование какого-то определённого исторического момента, но сама его атмосфера, общий характер читаемых в изображениях человеческих взаимоотношений. Воздействие финских храмов на Рериха, по нашему мнению, не внешнее и психофизическое: за «заметкой» просматривается идейно-символическое намерение - глубокий душевный опыт и острые признания автора. Подход Рериха к старине необычен: ещё никто из русских художественных критиков до него не ставил перед собой задачи возразить «на довод, что церкви Финляндии не финские, а всецело шведские, что в них нет действительной оригинальности». Никто до него не стремился представить древнейшие финские храмы как сооружения разных трудолюбивых, организованных людей - предков. Рерих должен был доказать, что «в стенописи церквей финских есть несомненно особенности». «Печать севера, печать более юного христианства несомненно присуща западно-финляндским храмам, - писал он. На них нужно обратить внимание. Их окружают опасности. Большинство этих церквей теперь в скромных сельских приходах (в рукописи эта фраза выделена на Л. 12). Интерес к красоте древности там, конечно, очень различен; особенно же к красоте католической». Тут же звучит и объяснение сказанному: «Для многих протестанских пасторов украшения настенные - ненужная роскошь. Как памятники с близким иноземным (шведским) влиянием, старейшие храмы по существу не могут быть близкими значительной части населения». Как не понять это было сыну псковитянки, чьи предки пережили татарщину как эпоху ненавистную! Но у него и скандинавские корни, и потому уместно здесь привести слова А. Бенуа из его «Пути Рериха»: «Думы и вкус его варяжские; он ту землю лучше понимает и любит, которую некогда покорили и возлюбили его предки, где им было так широко и привольно, где самая суровость питала их здоровьем, закаляла их тело, вливала в их кровь дивную железную мощь». О том же сказал Кузмин в своём «Очерке о Рерихе»: «Рерих не пленился родством русского искусства с Италией, Византией, эллинистическим востоком, Индией, Скифами, польско-австрийским стилем 17 века, Голландией и немцами 18 века. Его непреодолимо влекла Скандинавия, седой север, финская мифология, «варяжество» первобытной Руси, которое он распространяет гораздо дальше его исторической растяжимости. Причина может быть заключена в скандинавском происхождении самого Рериха». Древнейшие финские храмы открыли Рериху панораму жизни далёких предков северян и старого мира. Он - художник, и ему интересны закрытые изображения, которые «неясно сквозили» на белых стенах средневековых древних церквей в Западной Финляндии «красноватыми и тёмными пятнами». При изобилии их можно было «ожидать открытия целых интересных страниц северных декораций». Известные случаи, когда уже вскрытая живопись была замазана снова, Рерих воспринимает как проявление вандализма. Примером варварства стала вторая по древности церковь в Ноусиайнен, чья замечательная стенопись в художественном виде издана не была. О ней он предлагает рассказать Г. Нервандеру, который почему-то не отстоял «совершенно особые росписи, открытые в 1880 г. под другими слоями штукатурки». Старообразным языком Г. Нервандер в своих брошюрах поведал о том, что «в христианских храмах ничего подобного ещё находимо не было. Вся стенопись была в двух тонах, в кирпично-красном и сером... Вид этих изображений был слишком странным, даже отталкивающим для тех, кто ожидал встретить в храме картины, возвышающие религиозное чувство». Тонкость «заметки» Рериха - в перемене видов и развитии оценки автора. В симметрических и фантастических орнаментах высоко на стенах, на колоннах и на сводах изображались огромные птицы, разные звери и фантастические существа - русалки, кроме того, были изображения щитов и голов святых, обведённых тщательно исполненным сиянием. Затем шли изображения, как бы указывающие на прибытие в ладье скандинавских завоевателей в Финляндию. Поединок всадников верхом на коне и на звере со многими ногами, возможно, символизировал «изображение борьбы христианства с язычеством» - какая недобрая сказка! Другое «странное» изображение имело такой же смысл: налево дерево с птицами на ветках, направо - большой зверь с высунутым языком, «ниже - палач, поднявший оружие и держащий за голову маленькое человекообразное существо, готовится ему отрубить голову, так же как поступил он с другими, чьи головы уже лежат по другую сторону креста». Рерих соглашается с Нервандером, «что такое украшение церкви совершенно исключительно». Во мнении русского художника интересно всё, но главное - ценность мастерства, особенно живописцев: «Какое поразительное впечатление должен был производить такой высокий, обширный храм, белый, покрытый по сводам, столбам, стенам красноватыми и серыми иероглифами северной жизни: как благородно сочетание таких красок! Несколько черт рисунка могли бы упразднить целые страницы догадок; какая-нибудь подробность, оставленная художником даже бессознательно, могла бы пролить свет на широкий край северного быта и Руси, конечно. Значение такого храма могло быть выше ковра Матильды. А теперь белые плоскости и страх, что драгоценное искусство не только замазано, но, может быть, и навсегда сбито». Нужен очень опытный глаз, чтобы судить о достоинствах фресковой живописи. Рерих верил, что, если его заметку прочтут лучшие финские археологи, «они, с присущей им культурностью, немедленно исправят ошибку прошлого», а «Сейм не оставит отпустить необходимые суммы на такое нужное дело!» Заметим, живопись в Ноусиайнен, как и «очень полинялую фреску на внешней стене» в Хаттула, он относит к концу XII или к началу XIII вв. Его особенно восхищает красивая, простая трактовка Распятого, окружённого Марией и Иоанном, и красиво расположенный вокруг «этой замечательной фрески» растительный орнамент, «очень тонко исполненный». На орнаменты в Хаттула он указывает как на звено между древнейшей живописью al "secco и более позднею, уже из XV века: «богатые сочетания фруктов и цветов. Краски зелёная, белая, синяя, красная и серая». Одно из самых полных впечатлений на негопроизвела церковь в Лохья, известная уже в 1290 г. Он предлагает на подробное описание её посмотреть по существу: «Здание храма - большой продолговатый корабль с двумя боковыми притворами. На высоком фронтоне белый крест, охраняющий здание, по сторонам - символы двух естеств Господа. Подле храма колокольня... Общий вид колокольни, надо думать, века XVI. Живопись храма относится к 1489-1500 г. (в рукописи - 1489-1500 годам на Л. 22 после исправления «к началу 1500 г.»)... Есть указания, что храм был украшен неизвестною нам художницею из числа монахинь Монастыря близ Або»507. Среди изображений сцены убийства Авеля и проделок дьявола над людьми большие изображения одиночных святых и апостолов. Прямо скажем, все ангелы- демоны-архидемоны таят угрозу, или, выражаясь словами Ф.В. Булгарина, «живопись была хуже самого предмета». Однако тут же вспоминается рериховское «Чужда ли искусству животнообразная финская фантасмагория?» («Радость искусству»). Он пишет в «Древнейших финских храмах», что есть среди святых излюбленные - Екатерина Шведская, епископ Генрих и Лалли. Между фигурами замечает орнамент, пустые места, заполненные звёздочками. Определённо, ему, создававшему с 1906 г. храмовую живопись, знавшему «смелость красочных выражений» в «ярких стенных покрытиях храмов Ярославля и Ростова», верившему, что «стройный аккорд красок» не случаен, что эта красота ещё много раз будет нужна всем в будущей жизни («Радость искусству»), понятен был вид финского храма. Смотреть с Рерихом древнейший храм со стенописью - значит, невиданное чьё-то существование переживать всем своим существом. Мы начинаем понимать жизнь, которой кишит, выражась языком С. Маковского, настенная живопись в церквах Лохья или Ноусиайнен, Хаттула или Усикиркко во всех сложных переплетениях её частей. Постепенно в рисунках финских храмов выделяется чья-то психика во всём богатстве её состояний, чья-то работа мысли, отпечатанная на стене. Потому, наверное, автор «заметки» с такой радостью сообщает имя художника Петруса Хейнриксона, не уничтоженное временем. Сколько же труда надо было вложить кому в рисунок, кому в слово, чтобы не погибнуть во времени! «Среди видимого открывая невидимое», Н. Рерих, по словам Л. Андреева, «дарит людям не продолжение старого, а совсем новый, прекрасный мир. Целый новый мир!» Думая над тем, кто же он: слуга земли в её прошлом и настоящем или весь в своём мире, два его современника отвечают по-разному. Э. Голлербах в «Искусстве Рериха» написал: «Древняя Мать-Земля, безмолвная, многострадальная, вечная, только избранным открывающая седые свои тайны, - неизменная тема Рериха, неизменная его любовь». Л. Андреев приходит к выводу, что он не покидает своего мира. «Но для этого надо любить Север», - замечает он. - Дело в том, что не занесённая на карты держава Рериха лежит также на Севере. И только в этом смысле Рерих - единственный толкователь его мистически-таинственной души». Это Север, который есть «начало жизни и света, колыбель мудрости и священных слов о Боге и человеке, об их вечной любви и их вечной борьбе». Да, это тот север, который он знал с детства в Изваре, во время занятий археологией в юности, вполне оценивая значимость собственноручных раскопок и прикасания к предмету древности. Вероятно, это первое непосредственное ощущение древнего мира и есть одна из первых его радостей. В одном из «Листов дневника», чей жанр определить невозможно , говорится: «От школьных лет в гимназии Мая осталось несколько памяток. Были предметы из первых курганных раскопок вблизи нашего поместья Извара. Был портрет директора К.И. Мая и рельефная карта... Самые первые мои курганные находки не только совпали с любимыми уроками истории, но в воспоминаниях близко лежат н к географии, и к гоголевской исторической фантастике. Много очарования было в непосредственном прикосновении к предметам большой древности. Много непередаваемой словами прелести заключалось в бронзовых позеленелых браслетах, фибулах, перстнях, в заржавелых мечах и боевых топорах, полных трепета веков давних... Около курганов сплетались старинные легенды. Ночью там проходить страшились. Увлекательно молчали курганные поля, обугрившиеся сотней насыпей. Как будто от разных областей звучат курганные находки, или географические карты, или яркие образцы творчества Гоголя. Но проходят десятилетия; через полвека вспоминаются эти будто бы различные предметы в одном общем укладе. Именно они своими убедительными зовами сложили многие возможности». Задумавшись глубоко, художник прозревал новое, чего, может быть, прежде не видел и сам. В 1907-1908 гг. он учил видеть, что «храм - духовная крепость; храм - убежище от врага - должен тонуть в интимном сумраке. Для душевных откровений не нужен свет площади. Здесь человеческое чувство не уступило букве католицизма. Древние осознавали то, что теперь уничтожено нашим безразличием. Увеличившие окна и двери не знали, что творили. Теперь только в вечернем сумраке можно получить настоящее, первоначальное впечатление декорации». Через декоративность узнаёшь суть искусства, назначение которого - украшать. Красота играет исключительную роль в концепции культуры Рериха. Строки, посвящённые стенам храма, сложенным из больших валунов, сродни, на наш взгляд, рериховскому эскизу декорации «Тайна стен», на которой изображён старинный город. И там и здесь он умел чувствовать «таинственную душу» сложенных в здание камней и, как писал С. Маковский, «художественной думой проникал в каменную думу»: «Грани камней выходят из поверхности стены и разбивают плоскость неожиданным рисунком углов и извилистых линий. Думали ли создатели о таком впечатлении, но заботливое время украсило и довело простые изображения до сложной мягкости искусства наших дней. Пыль легла на все выпуклости камней и вместо стены в мягких складках струится шёлковистый гобелен. Белая поверхность под патиной времени получила все тепловатые налёты ткани; фигуры не вырезываются более острыми линиями контура; мягко преломляются одежды; орнамент дрожит непонятными рунами. Время сложило красоту, общую всем векам и народам. Финны, полюбите и сумейте сберечь ваши старейшие храмы!» Это призыв ощутить своё родство с оставшейся, доставшейся им, нам стариною, которая свидетель того многого и единого, что знали другие, ушедшие люди. Нет, от жизни не останется одна пыль, пока мы имеем возможность читать Рериха! Творческое изучение финских храмов не только расширяло его знания, давало ему обширный материал для дальнейшей художественной деятельности, оно способствовало углублению любви его к северной жизни, к общечеловеческому. «В любви к ней может быть уважение к первооформленному» («Радость искусству»). И представляются нам финские храмы - не только археологическими объектами, заслуживающими подробного описания, детальных планов. Судя по рисункам к «заметке» Рериха, по рисункам и фото в «OTAVAN ISO Tietosanakikja Encyclopaedia Fennica», они реальные, всё ещё существующие кирхи, вписанные в ландшафт Финляндии, и составляют целую эпоху в её истории. До конца ли познанную?! Индивидуальный ход творческой мысли Рериха содержит главное - диалог между Финляндией и Швецией, Финляндией и Россией, между финнами и шведами, русскими, финнами и скандинавами. Можно сказать, что автор спрог¬нозировал в своём сочинении, опубликованном в СГ, концепт о диалогической природе человеческой жизни, особенно актуально прозвучавший на рубеже двух тысячелетий. Читая искусствоведческую работу Рериха, мы ощущаем: диалог как целое господствует над впечатлениями Рериха, видим, как формируется общность мысли, образы, идеи внутри северной культуры, как переходит она от одного храма к друюму, получая новое звучание. Ранее другого гуманитария М.М. Бахтина, Н.К. Рерих в научно-литературном творчестве представлял искусство как бесконечный и незавершенный аналог, в котором ничто не умирает. Его «заметка» подготовила концепт диалога, который и сегодня остаётся ведущей проблемой духовного опыта человечества. Это от молодого учёного, едва достигшего возраста Иисуса Христа, узнаём, что поиски мудрости уводят в прошлое и будущее. Откуда пришёл человек, куда уйдёт - вот что важно. Бессмертие человека 33-летний Рерих увидел в том, что он заключён между прошлым и будущим. Мы узнали, что люди, строившие церкви в западной Финляндии, оставили по себе память в камне, но не только. В дереве тоже. И в настенных росписях. Каждый валун древнейшего финского храма согрет чьими-то руками, в каждой фреске заключена чья-то мысль и творческий зов души. Названия мест, положение храмов, окружающая их обстановка - всё это тоже память о людях, создавших их в XIII-XV исках. Вот почему столько места в «статье» отведено тому, что выходит за рамки археологии. По мнению Тамары Васильевны Ларкиной, это очерк-размышление, в котором нашли отражение и конкретные факты, и раздумья. Мы так и не выработали ясной точки зрения на «большую искусствоведческую работу» Рериха. Может быть, по аналогии с докладами-лекциями кн. В.Ф. Одоевского о кухне, мы встретились с докладом-лекцией Рериха Н.К. о финской старине? В сближении его с Финляндией в 1907 году, с её обитателями, построившими древние храмы, Бенуа увидел проявление прерванных нитей, связавших века жизней. «Что нам до тех предков? - написал он в «Пути Рериха». – Они пропали. Но не так чувствует и не это знает Рерих, сумевший разобрать в узорах мхов, в волнах холмов, в ковыле степи, в начертаниях на коре белых берёз иные записи, иные руны. Он знает, что в том звероподобии дедов жила великая, всё ещё не умершая, всё ещё и для нас годная сила». Так для чего нужны «Древнейшие финские храмы», одним из замечательных свойств которых является их единственность? Думается, для преодоления реальности, в которой не умеют любить старину. Рерих, рассматривая современное состояние храмов в ВКФ и в России, пришёл к заключению, что в его время старина как никогда нуждается в защите. Русские плохо с этим справлялись. Пусть попробуют справиться финны. Рерих в 1907-1908 гг. познавал Финляндию и просвещал её своим познанием. Тогда. В Финляндию в 1916 году приедет другой Рерих. Но тот, другой Рерих, увидит и другую Финляндию. О многом говорят более чем скупые строки в Биографическом словаре «Художники Русского Зарубежья» (СПб., 1999), на котором мы останавливаемся среди обилия литературы, имеющейся в Религиозном Центре ВГБИЛ. Вот они, эти строки: «1918-1919 - жил в Выборге». Но нам известно из множества других источников, прежде всего из «Листов дневника» самого Рериха, что в 1916 году Рерихи выехали в Финляндию, лето 1917 г. провели в Ихинлахти, зиму 1917/1918-го в Сортавале, лето 1918 - на острове Тулола среди разных шхер Ладоги, зима 1918 прошла в Выборге, Стокгольме, Гельсингфорсе, где жили до марта 1919 г. (очерк «Финляндия»). Впрочем, что касается последней даты, она «колеблется». Однако почему практически нигде, даже и в Сортавальском историческом сборнике 2005 года , не говорится, что после революции в России Рерих жил не в Сортавале, а в Выборге? Николай Константинович хотел этого переезда? Или всё-таки был вынужден это сделать?! Эти вопросы возникли после знакомства с некоторыми страницами «Финляндской газеты» первых двух десятилетий XX века, которые мы читали в ГПИБ России и АВПРИ МИД. В «неслучайности» этих вопросов убедились после чтения, что называется, напоследок, всех страниц книги из фонда «Русское Зарубежье» РГБ «Трапезондская шопея. Дневник. Киев. Трапезонд. Финляндия» Сергея Рудольфовича Минцлова. Напоминая о 40 годах «хождений», Рерих выделяет «в 1907 г. Карелию и Финляндию, славные карельские храмы». Финляндию вспомнит в очерках 1935 года, представляющих философские раздумья: «Зигфрид», «Ко времени», «Бывшее и будущее». Следует собрать воедино его научное наследие. Прав Всеволод Иванов, написавший в статье 1939 года, что до «желательной полноты» собранию сочинений Рериха далековато. Может быть, потому он и не попал в «Северную энциклопедию» и в Краткий биографический словарь «300 биографий. Географы и путешественники» Н.К. Гацунаева? Можно гордиться, что русские являются гражданами мира, который знаменит ещё и тем, что в нём корни Рериха, Корни Вернадского, князя Кропоткина, Менделеева, Елисеева, что есть в Финляндии, Швеции, Республике Беларусь и других странах Общество Рериха, а в России их много в разных городах. Есть даже Международный Центр Рерихов к Москве. Прочитав практически всё, что было нам доступно через генеральные каталоги самых лучших библиотек в мире (РГБ, РНБ, Славики и др.), мы ни разу не встретились ни с одним русским учёным, который бы не оценил по достоинству Финляндию и финляндцев. Всё, что они сделали, мы просто обязаны принять в дар «с особым трепетом и благодарностью», как когда-то во времена Андреева и Рериха, когда «величие и будущность России так страшно колебались на мировых весах» (Л. Андреев). Случилось, что автор этой главы большой книги оказался изабранным учёными крупнейшего Гуманитарного научного фонда России для исследования настоящего «царства» русских путешественников в Финляндии. Вот и ходим мы, и измеряем, и думаем над их сочинениями: от «краткого описания» Алопеуса и «описаний», «обозрений», «дневных записок» Озерецковского, Севергина, Сарычева до «первых воспоминаний скитальческой жизни» Елисеева, «большой искусствоведческой работы» и писем Рериха и множества коллективных трудов русских людей, чтобы занести утерянный мир на карту наших отношений с Финляндией. На той карте обозначены учёные с выдающимися и забытыми именами, а также их ученики, создавшие и укрепившие наши общие корни. ***************************************************************************************** См. также ОТДЕЛ РУКОПИСЕЙ ГТГ: фонд 44. дело 68, 26 л. фонд 44/524, 2 л. Гранки статьи «Древнейшие финские храмы» с авторской правкой для журнала «Старые годы», 1908 г. Февраль. (печатн.)